ЛЕКАРСТВО НА ЗАМЕНУ

Врачи, вместо того, чтобы лечить, превращаются в буфер между пациентом и властью. Врач, вынужденный врать, действует по ситуации. И, увы, вовсе не всегда по совести. Иногда назначаются менее эффективные, но более дешевые аналоги. "Врач сначала выписала один препарат. Было плохо... Очень плохо,— говорит Альбина С. из Московской области.— Затем был другой препарат, после чего стало лучше, исчезла негативная симптоматика. Здоровье стало налаживаться. Было все нормально. Потом врач выписала третий препарат, после чего стало хуже. Врач сказала, что препарат менять можно, и не обратила внимания на жалобы: рвота, бессонница..."

Типичная картина: пациенты проходят обследования в областных и федеральных центрах, им выписывается определенная терапия, потом они возвращаются в свой регион, где врачебная комиссия назначает им другую, более дешевую и менее эффективную терапию, которая сводит на нет все предыдущее лечение.

"Два врача-химиотерапевта назначают один и тот же препарат — темодал. Врачебная комиссия тем не менее отказывает мне в нем, предлагая другие, более дешевые и малоэффективные препараты,— делится Ирина Б. из Санкт-Петербурга.— Этими препаратами я уже лечилась, после чего был зафиксирован повторный рост опухоли". Желание заменить оригинальные препараты аналогами — дженериками понятно, так как они более доступны. Формально они ничем не должны отличаться от оригинальных лекарств, так как химическая формула в них одинаковая. Но некоторые производители используют составляющие компоненты низкого качества очистки, отчего препараты становятся более токсичными. У некоторых пациентов развивается индивидуальная непереносимость. В этих случаях врач должен поставить вопрос о закупке оригинального препарата. Но это происходит не всегда, так как влечет за собой тяжелую бюрократическую волокиту.

Дорогое лекарство получить сложно. Но иногда не хватает и дешевых. "Многие специалисты с недоумением отмечают тот факт, что ряд недорогих препаратов выпал из последнего списка жизненно важных и важнейших лекарственных препаратов,— говорит Николай Дронов.— А это препараты проверенные, с доказанной эффективностью. Дело в том, что некоторым производителям, в том числе отечественным, невыгодно производить дешевые препараты".

Самое ужасное происходит, когда, например, больной раком только в начале болезни, и препарат может спасти его от метастаз, но он не назначается. Пациенту отказывают с формулировкой "Не показано по диагнозу" или "В связи с ранней стадией заболевания". Иными словами, предлагается подождать, пока заболевание примет более серьезную форму.

"У меня гиперагрессивная форма рака груди,— сообщает Марина М. из Рязанской области,— которая давно и успешно лечится герцептином. Я задала вопрос своему лечащему врачу. Он ответил, что герцептин назначается только при клиническом исследовании и при метастатическом раке, то есть мне его назначат только тогда, когда у меня появятся метастазы... Это ужасно, я должна ждать смерти, чтобы меня начали лечить, вместо того чтобы вылечиться на ранней стадии!"

Полученные отказы становятся причиной вынужденных перерывов в лечении. Их продолжительность нередко превышает допустимую и ведет к необходимости повторения всего курса терапии. Это отражается не только на здоровье пациентов, но и на государственном бюджете — лечение на поздних сроках заболевания более дорого.

Фокусы со статистикой

При этом самым бессовестным образом занижается статистика смертей от рака. Существуют индикаторы эффективности региональной системы здравоохранения, и согласно им от рака должно умирать определенное количество людей на 100 тысяч населения. "Приезжаю я в регион, и мне главный онколог говорит: "Мы никогда этот показатель не выполним, потому что у нас плохая экология, нет технологий, нет знаний у врачей",— рассказывает Давид Мелик-Гусейнов, член экспертного совета по здравоохранению Государственной думы.— Но чиновники на местах должны отчитываться наверх. Поэтому они действуют, например, так: по плану последний больной умирает 2 декабря. Потом они, конечно, продолжают умирать, но ответственные органы договариваются с ЗАГСом, и ЗАГС перекидывает тех, кто умер со 2 по 31 декабря на январь следующего года, то есть учет этих больных начинают вести месяцем позже. "Жизненный цикл" чиновника — 1,5-2 года, и он думает, через два года это будет головная боль того, кто придет за мной. Такой подгон статистики под федеральные ориентиры происходит везде, по всем заболеваниям. Как в такой ситуации можно планировать объем лекарственных препаратов, вообще дальнейшую деятельность на два-три года вперед?"

Выход из этого замкнутого круга есть, и он — в правде. Позиция "мы всех обещаем всем обеспечить, но при этом денег не дадим" только усиливает социальную напряженность.

При такой озабоченности показателями Минздрав не знает, сколько тратится на бесплатное лекарственное обеспечение в России. Этой цифры нет. Как и нет цифры, сколько у нас больных раком. Отсутствует объективный регистр, который помогал бы мониторить ситуацию и эффективность лечения, на основе которого, в конце концов, можно было бы говорить об увеличении финансирования.

— Ничего не понятно,— говорит Александр Саверский президент организации "Лига защитников пациентов".— Такое ощущение, что в этой мутной воде кому-то выгодно ловить свою рыбу. Странно слышать от Минздрава: а мы не знаем, сколько стоит бесплатное лекарственное обеспечение в России, не считали..."

Сейчас эксперты опасаются, что в условиях кризиса может возникнуть еще больший дефицит лекарств — из-за фиксированных цен с рынка госзакупок могут уйти зарубежные поставщики.

— Цены растут, у государства серьезные проблемы с лекарственным обеспечением,— говорит Александр Саверский,— так как цены на жизненно важные лекарства зафиксированы, дистрибуторы просто не выходят на торги. У них поставки в евро, поэтому лекарства для списка ЖВВЛП (жизненно важные и важнейшие лекарственные препараты) придерживаются для продаж. Пока мы держимся на запасах. Ситуация очень тяжелая.

Источник: Коммерсантъ, 15.04.2015.