2025_09_Интервью месяца
Беззаводное существование: Владимир Брынцалов готов расстаться со своим последним фармактивом
АО «Брынцалов-А» начало сбор коммерческих предложений с целью изучить спрос и определить цену продажи 100% акций компании, как сообщили Vademecum источники на фармрынке. В периметр сделки может войти земельный участок площадью 194,2 кв. м, а также четырехэтажное производственное здание с подвальным помещением в подмосковном Электрогорске. Это предприятие – преемник московского завода «Ферейн» скандального и легендарного предпринимателя Владимира Брынцалова и последний его актив в фарминдустрии. Участники рынка, знакомые с планами 78-летнего Брынцалова, говорят, что тот оценивает компанию в 2 млрд рублей.
Самая свежая отчетность по «Брынцалов А», представленная в открытых источниках, датируется 2021 годом. И она была безрадостной. По данным СПАРК-Интерфакс, АО (на 100% принадлежало американской Bryntsalov Pharmaceutics) закрыло год с выручкой 1,7 млрд рублей и чистым убытком 323 млн рублей (2020 год компания завершила с прибылью 2,7 млн рублей). Все последующие новости о компании также были настораживающими. С ноября 2024 года в Едином федеральном реестре сведений о фактах деятельности юридических лиц опубликованы четыре сообщения о намерении обратиться в арбитражный суд с заявлением о признании «Брынцалов А» банкротом – от ООО «Аврора», ООО «Агро Азбука» и два от ООО «ТСК Мосэнерго». По ситуации на 10 сентября 2025 года в отношении АО «Брынцалов-А» также действует решение ФНС о приостановлении операций по счетам.
Партнер Брынцалова по компании «Хант-Холдинг» (управляет недвижимыми активами предпринимателя) бизнесмен Денис Коноваленко не ответил на запрос Vademecum. Однако участники рынка, знакомые с планами Брынцалова, говорят, что он готов уступить предприятие за 2 млрд рублей.
По данным ГРЛС, за АО «Брынцалов-А» числится 30 действующих регудостоверений на препараты, в числе которых – антибиотики Ампиокс (ампициллин+оксациллин), Гентамицин-Ферейн (гентамицин), Ампициллин-Ферейн (ампициллин), Цефалозин-Ферейн (цефалозин), Эритромицин (эритромицин), противовирусное Рибоксин-Ферейн (инозин), противорвотное Церуглан (метоклопрамид), противовоспалительное Ортофер (диклофенак) и другие.
Электрогорский завод стал сначала основной, а вскоре единственной производственной фармплощадкой Брынцалова в 2013 году, когда собственник принял решение сдать помещения и цеха завода «Ферейн» на Нагатинской улице в Москве сторонним арендаторам. В 2017 году корпорация «Баркли» сообщила о закрытии сделки по приобретению земельного участка у фармацевтического завода «Ферейн» на Нагатинской улице в Москве, где корпорация планировала построить жилой комплекс. Сумма сделки оценивалась в 8–10 млрд рублей, а планируемый срок реализации проекта – в 5 лет. Однако в 2019 году, как сообщало издание «Право. ru», между сторонами договора возник конфликт, в результате которого «Баркли» инициировал сделку по продаже «Хант-Холдингу» компании, выступающей соинвестором по изначальному проекту. Сейчас вокруг территории бывшего «Ферейна» ведется активное строительство, однако главное здание завода в периметр застройки до сих пор не попало.
Завод «Ферейн» построен в 1912 году. В 90-е годы предприятие (тогда оно носило название Московский ХФЗ им. Л.Я. Карпова) досталось семье предпринимателя Владимира Брынцалова. В 1997 году «Ферейн» начал делать инсулин по лицензии датской Novo Nordisk, но год спустя датчане обвинили «Ферейн» в нарушении лицензионного соглашения, выразившегося в передаче прав по нему третьему лицу – ЗАО «Брынцалов-А», и расторгли договор.
Пик развития фармбизнеса Владимира Брынцалова пришелся на начало «нулевых». Но уже в 2007 году Следственный комитет МВД России предъявил руководителям «Брынцалов-А» обвинение в незаконном предпринимательстве и незаконном использовании товарного знака на производственных мощностях предприятия. Все обвиняемые, включая сестру Владимира Брынцалова Татьяну, были признаны виновными, но получили условные сроки. Сам Владимир Брынцалов в судебном процессе участия не принимал. В тот момент он постоянно проживал за рубежом. После событий 2007 года «Брынцалов А» исчезло из ТОП отечественных фармпроизводителей.
В 2020 году после 15 лет отсутствия в публичном поле Владимир Брынцалов дал издателю Vademecum Дмитрию Кряжеву интервью для вышедшей в 2021 году книги «Таблетированная фирма».
Владимир Брынцалов: «Не думал, что это надолго, а в итоге до сих пор всей этой фармацевтикой занимаюсь»
Владимир Брынцалов – одна из главных и абсолютных легенд России 1990-х. Простой кооператор, поставщик маточного молочка из Карачаево-Черкесии, в считаные годы прорвался в деловой и политический бомонд и смог там закрепиться в статусе первого долларового миллиардера и кандидата в президенты страны (дважды). Зарабатывал Брынцалов главным образом на двух вещах – производстве лекарств и переработке спирта. До середины «нулевых» построенная им империя казалась системообразующей, а позиции – нерушимыми. Однако с наступлением в России новой эпохи Брынцалов отказался от политических амбиций, отошел от активного управления бизнесом и даже переехал на ПМЖ в Европу (как оказалось, на время). Летом 2020 года Дмитрий Кряжев встретился с Владимиром Брынцаловым в его сочинской резиденции и подробно расспросил о его пути в бизнесе и отношении к жизни.
– Вы были одним из первых в СССР, кто почувствовал скорое наступление нового времени и тотальную перестройку общества. На мой взгляд, вы были абсолютно бесстрашны, а потому легче других переходили из касты в касту. Из строителя быстро превращались в крупного, по меркам времени, кооператора, а затем промышленника. Из промышленника – в политика, которого до сих пор знает страна. Давайте разберем метаморфозы, которые привели вас к владению Московским химфармзаводом им. Л.Я. Карпова, он же «Ферейн».
– Это был конец 80-х. Заводу имени Карпова нужно было маточное молочко для поставок в Ригу, где это сырье превращалось в таблетки. Они в совхозе Карачаево-Черкесии, где у меня кооперативчик был, это молочко покупали. И я подумал: а что мне самому мешает его собирать и продавать? Так я начал в Ригу пчелиное маточное молочко поставлять. Небольшой заработок оставался – рублей 30 с килограмма. Первый раз с совхозами договорился, они мне начали сдавать по 850 рублей, а рижане – покупать по 900 рублей. Но Рига им платила через три-четыре месяца, а я – сразу: пошел, ссуду в банке взял, даю предоплату, покупаю и продаю это как поставщик. А потом опять же думаю: почему я не могу сам все это делать? Почему сам не могу это лекарство выпустить? Мне фармацевтический институт за два месяца сделал техусловие, его утвердили в министерстве. Начали на заводе имени Карпова выпускать. И им уже начал молочко продавать по 2 тысячи рублей, а они за готовую продукцию брали по 3 рубля за упаковку, им тоже выгодно было. А потом я эти упаковки уже по 9 рублей продавал по всей стране. Для этого все министерства обошел, помог Геннадий Кулик [первый заместитель председателя Совета министров РСФСР, министр сельского хозяйства и продовольствия РСФСР. – Д.К.]. Наладили производство и сбыт. Ну а потом я руководству завода говорю: «Ребята, у вас фонд зарплаты мизерный, давайте воспользуемся лазейкой в законодательстве и создадим акционерное общество». Это был 90-й год. Как раз Николай Рыжков [зампредседателя Совета министров СССР. – Д.К.] подписал положение «Об акционерных обществах».
– И вы воспользовались? Приватизацией не пахло даже.
– Ну да. «А как, – спрашивают, – его создавать?» Я говорю: «Надо ваш устав изучать». Оказалось, по уставу могут образовать новое предприятие и передать туда оборудование и здания. Ну я из пыльного шкафа легенду про организатора этого завода Карла Ивановича Ферейна достал, его именем новое общество назвали. А следом первую в жизни глупость сделал: взял большие деньги и внес в уставник, получил 12% акций в новом предприятии, а завод внес все остальное. Я тогда стал финансовым директором завода. И вообще не думал, что это надолго, а в итоге до сих пор всей этой фармацевтикой занимаюсь. Не тем, чем нужно было, занялся – должен был летать, а до сих пор ползаю. Я бы летал, я был хорошим политиком. Партию надо было организовывать, политикой заниматься и страну преображать, а не думать, как эти таблетки выпускать. Вот Якунин бы занимался таблетками. А я погряз в этом деле, стал рабом этой собственности. На склоне лет думаю, что неправильно поступил, все положил и все – бессмысленно.
– Ну зря вы! Собственность-то была неплохая. Один из лучших заводов в СССР.
– Завод был примитивный, допотопное все. Правда, с одним сумасшедшим преимуществом – там был полный цикл производства. Антибиотики половине мира продавали: Вьетнам, Индия, Китай, Восточная Европа. Если на 1 рубль продавали стране, то на 15 – продавали за рубеж. Кроме этого, могли валютным резервом воспользоваться – купить бананы, дубленки, но больше ничего. Не давали этой валютой пользоваться, меняли ее сразу на рубли – тоже глупость была. Даже оборудование заказать было невозможно. Надо было за рубеж ездить по выставкам, смотреть все. А куда я поеду? Времена были сложные – бандиты кругом, от завода нельзя было отходить. Отберут или убьют. Такие дела.
– А кто на вас наезжал в то время?
– Ты не поверишь, не бандиты, а родная советская власть. Первый, кто начал наезжать, это комитет налогового контроля. Потом все начали интересоваться, что это такое, почему акционерное общество. Минздрав видел, что мы не так, как раньше, ведем дела. Они [чиновники. – Д.К.] там пили вместе, на завод приезжали и пили. А тут уже не выпьешь, я там сижу.
– Ну и отличный трамплин! В 1995 году вы были уже долларовым миллиардером.
– Это мифы все. Может, оно что-то и стоило, может, и можно было миллиард-два прибрать, а ты продай его пойди.
– Так вы сами были автором этого мифа. В 1995-м как раз в журнале Paris Match про вас написали как про первого русского долларового миллиардера. Вы же сами им оценку своего состояния назвали.
– Сейчас мы о многих миллиардерах так говорим. А что от этих миллиардов? Вот, например, Уоррен Баффет. Я такую жизнь, какую он ведет, не хочу. На старухе женился, ест в «Макдональдсе», одевается как бомж. Мне зачем средства были нужны? Чтобы самому покайфовать, дом выстроить красивый, хороший в Кисловодске, где все ухожено, чтобы дети закончили престижные университеты. И мне есть чем похвастаться.
– Не сомневаюсь.
– Хочешь увлекательную историю про это?
– Спрашиваете, за тем и пришел.
– Про Жириновского. Он еще, когда мы в Госдуме вместе были, меня уговаривал: «Володя! У нас уникальная возможность, законы надо делать – по земле, по налогам. Не будем президентами, нам это и не надо. Сейчас с ними можно договариваться, не претендуй на большую власть, а законы можно спокойно правильно сделать». Я ему тогда отвечал: «Не надо, мы к власти придем, там быстро все поменяем». И вот он мне звонит года три назад: «Давай встретимся». Я не хотел встречаться, но зять уговорил. Я – единственный человек, который с Жириновским мог два с половиной часа разговаривать: поругаемся, потом обнимемся, и все.
– Ваши теледебаты середины 90-х, когда вы часами менялись, все видели.
– Я хитрее его намного и образованнее, но говорить он умеет. Артист, завораживает людей. Ну хорошо, пошли к нему. Приходим к дому на Тверской, надели костюмы, часы за полтора миллиона, крокодиловые саквояжи в руках. А к нам выходит помятый человек, старый, здоровается, садится. На столе чай, пирожки какие-то. И говорит: «Володя, как я тебе завидую». Я спрашиваю: «А чему ты завидуешь?» – «У тебя получилось. У царя не получилось, у Временного правительства не получилось, у большевиков не получилось, у Хрущева не получилось, у Брежнева не получилось, у Горбачева не получилось, у Ельцина не получилось и у нас не получилось. А у тебя – дети, здоровье сохранилось, все есть. Я тебе завидую». А мы оба родились в 1946 году. Но я-то не считаю, что у меня все получилось. Ничего не получилось, чего хотел бы. Я не получил красивую, ухоженную страну с богатыми людьми. Есть вроде богатые, но маловато – может, 5%. А остальные? Возвращаясь к фармотрасли, Россия – это 1/200 мирового рынка. И какие у нее перспективы на этом мировом рынке? Если нет продуктов, которые можно зарегистрировать и продавать в других странах, за рубежом, ничего не получится. У китайцев получилось. Они тихо, спокойно, пользуясь нашими технологиями по производству субстанций, начали дотировать местные компании. Электричество дешевое было, рабочая сила дешевая. На науку тратиться не надо: штамм взял, как надо развел, и все – начали штамповать свои субстанции и заполонили ими все. А нам пришлось свои производства субстанций закрыть. Дженерики тоже, в принципе, можно было делать, но, по мне, оказалось бессмысленно, подбивают нас. Как на нас из-за этого наезжали, 18 обысков делали!
– Это вы про события 2006-2007 годов?
– Да. У меня, у моей сестры [Татьяна Брынцалова возглавляла ЗАО «Брынцалов А» в середине «нулевых» и была осуждена условно за подделку лекарственных средств. – Д.К.] из-за Виагры скандал, суд. Хабриев [Рамил] меня мошенником называл. Виагру взяли, выковыряли содержимое и начали сравнивать. Как называлась фирма американская, которая Виагру выпускала?
– Pfizer.
– Да, Pfizer говорила, что наша – подделка. А мы такое качество делали!
– Так вопрос же не про качество был, а про интеллектуальную собственность.
– Ты понимаешь, нет? У меня была идея фикс – сделать GMP. Задолго до того, как закон приняли, что GMP должен быть в стране повсеместно. А тогда очень было сложно мне одному это провернуть. Правительство приняло постановление, что GMP должен быть с 2000 года.
– И потом несколько раз переносили. И сейчас оно есть только на бумаге и на заводах, построенных в последние 20 лет.
– А почему? Потому что идея фикс бессмысленна, потому что таблетки, которые выпускали – что с GMP, что без GMP, – это все одно и то же. А то, что мы говорим GMP, «чистота», вообще никакого значения не имеет. Какая разница, есть у тебя на кухне вентиляция или нет, если там нет повара, нет продуктов нормальных? Поэтому ничего и не получается. Кажется, кругом шустрые, проворные люди наши российские, но неучи все вокруг, в том числе я, конечно. Поэтому я считаю, что фармацевтика – это неудачный проект в моей жизни. Или политикой надо было заниматься, или строительством. Строил же я жилье, был во времена СССР управляющим трестом, знал, как это делать. Все было четко, ясно.
– А с фармой не так?
– А здесь внутри страны пришлось биться. Много вложил денег, перестроил завод, все переоборудовал, GMP получил – все на высшем уровне. Всем эту красоту показывал, а в результате остался неконкурентоспособным по затратам. 600 заводов действовало, они все пересекающуюся продукцию выпускали, и никто не старался, чтобы на какие-то рынки выйти и там продавать. Если бы идея была правильная, ее не надо было бы защищать ядерными ракетами. Ее можно было бы защитить нашими товарами, продавать их по всему миру.
– У вас был великолепный завод, первый GMP в России, нормальная номенклатура – 200 наименований препаратов. Почему вы не укоренялись, не скупали предприятия, которые плохо лежали с советских времен? Другие же состояния делали на их перепродаже.
– Это все понятно, когда есть рынок платежеспособный, как сейчас, то, конечно, можно строить монополию. Но так – 600 предприятий, каждое выпускает разный продукт, их скупить можно было, а кому продать? Вот скупил, а дальше? Конечно, сейчас, с нынешним опытом, можно было что-то получше сделать.
– Все, кто был на рынке в ту пору, рассматривали варианты развития вертикальных холдингов. Сам производишь, сам дистрибутируешь, сам в розницу выводишь или сам конечному потребителю продаешь. А вы никак не диверсифицировали бизнес в России.
– Рынок мировой должен быть, если только внутренний – все это бесполезно. Сынок мне тут звонит, говорит: «Папа, смотри, за $7 млрд предприятие продали, ни одного завода нет, девять работников всего». – «А что же они делают?» – «Они по всему миру скупают незавершенку клинических испытаний. Из ста скупленных одно выстреливает». Поэтому заводы – это ничто, регистрационное удостоверение, которое действует во всем мире, эффективные лекарства – это все. Остальное вообще не стоит разговора.
– У вас были деньги и доступ к административному ресурсу. Почему вы не двинулись в сторону чего-то подобного, о чем сейчас ваш сын рассказывает? Мне кажется, вам такое по силам и по характеру.
– Ну а где я деньги бы брал? Думаешь, они у меня накапливались? Я на мою Русскую социалистическую партию тратил, на то, как страну нашу продвинуть в мире. Зарплату, налоги надо было платить. А мне не платил никто после 1998 года. У меня было 48 филиалов, и я потом от них освободился, поскольку никто из клиентов не платил. А другие, кто в то время поднялись, – «Биотэк» и «СИА» – много в итоге выгадали? Если бы у меня было акционерное общество правильное, где-нибудь котировался на бирже, акции продавал, можно было бы развиваться. А так, росли из собственной прибыли. Живы остались – и хорошо. Инфляция опять же все сжирала: ты отдал лекарство, а через месяц у тебя субстанция становится дороже, чем то лекарство, которое ты выпустил. Начал я дженерики выпускать, 150 самых важных зарегистрировал. Так потом ко мне пристали, что патенты я там какие-то обошел.
– Вот снова вернулись к истории 2006-2007 годов. Почему за вас тогда так взялись – стечение обстоятельств или целенаправленная кампания в адрес вашей компании?
– В 2005 году я уехал в Монте-Карло с женой и детьми, а родня [в России фармактивы Брынцалова контролировали члены его семьи. – Д.К.] с директором поругалась. Зять Костя сам хотел директором стать, алчный был человек. Перестали милиции платить, и милиция наехала на нас.
– Так милиция у вас обыски много раз проводила. Но потом же Росздравнадзор у вас лицензию хотел отобрать, помните?
– Никакой лицензии у нас никогда не отбирали.
– Был процесс осенью 2006-го: Росздравнадзор инициировал приостановку лицензии. Я сам сидел в арбитраже на одной скамейке с вашей сестрой Татьяной Алексеевной. А по уголовному делу в 2007 году уже были слушания, несколько позднее.
– 18 обысков было, ничего не нашли. Как выпускать «левое» лекарство? 400 человек допросили, ни один не показал, ничего нет. У меня на заводе, где работают 8 тысяч человек, я начну фигню делать? Да весь мир бы знал! Это менты хотели денег побольше с нас содрать. Но не было такого, чтобы вверху хотели [отобрать бизнес].
– Вы отходите от оперативного управления компанией и уезжаете из России на ПМЖ в Монте-Карло в 2005 году. А это канун перезагрузки рынка – стартует новый большой проект ДЛО, на котором у вас точно был шанс хорошо заработать.
– Ты миф о ДЛО пересказываешь. Единственное, что нас конкретно тогда спасло – у нас были цены в три раза выше себестоимости, поэтому кое-как мы выкрутились и заплатили поставщикам. В три раза были цены выше, вот и выкрутились. А так, может быть, Шпигель заработал денег немного, и все.
– И все-таки у меня ощущение, что вы не все шансы для сохранения позиций компании использовали. Вот тогда же, в «нулевые», у вас была не самая плохая идея «положить» компанию под «Ростех». Почему не случилось?
– Я ходил к Алешину, замминистра промышленности, предлагал простую комбинацию. Завод «Мосхимфармпрепараты» им. Н.А. Семашко занимает 20 га в центре Москвы, «Ферейн» занимает 20 га в центре Москвы. Или Московский эндокринный завод – на фига он в Москве находится? Я вам свои гектары отдаю. А у меня есть земля в подмосковном Электрогорске, там завод, очистные сооружения. Людей будет в три раза меньше, будем в пять раз больше выпускать лекарств, программу наметим. И говорю: «Дайте мне такую программу, чтобы меня не выкинули, чтобы я мог там быть и работать. И что? Премьер-министр, когда ему принесли план, сказал: «Мы фармацевтику Брынцалову не отдадим».
– Ну а в итоге вы закрыли московский завод в Нагатино, помещения там сдаются в аренду. Завод в Электрогорске работает, есть номенклатура, но ведь тоже не летает. Почему?
– В фармацевтике, если правильно работать и строить фирму, не заработаешь денег особо. Тендеры остаются не выстроены, а пока ты не выполнишь тендер, ты деньги не получишь. Лекарство отдал, и на год замораживаешь деньги. Все рассчитывают привлечь средства, чтобы разрабатывать лекарства, чтобы рынки осваивать. Но ни у одной компании это не получается. Ну, может, у «Биокада», может, у «Фармстандарта» есть такие деньги, и они зарабатывают. А у нас никогда не было дармовых денег, чтобы взять и вложить их в такую длительную цепочку. Лекарство произвел, отдал, получил водкой. Не было таких денег шальных. Нет, только на государственные можно отхватить, но если сразу заплатят. А если заплатят через год? А может, и не заплатят. Никогда прибыли не было, нам удавалось зарплату вовремя платить, кое-какую реконструкцию делать и так далее. И с большим трудом мы инвестиции возвращали. А новый препарат как создать? Из десяти попыток ни одна не выстрелит. А регистрация – это вообще маразм. Зачем препарат, который во всем мире уже зарегистрирован, нужно еще раз через клинику проводить? Зачем? И в итоге они определяют, что ты букву не так поставил, возвращают документы назад. Это невозможно! Столько правил, что с ума можно сойти.
– В конце «нулевых» вы сделали ставку на белорусский фармпроект вместе с Лукашенко. В итоге получилось у вас что-то или нет? Что произошло с проектом «Диалек»?
– Я сделал хороший завод. Но как там на этом белорусском десятимиллионном рынке топтаться!
– Люди вас знают и помнят не просто как первого долларового миллиардера в России, но и как кандидата в президенты страны. Вы действительно рассчитывали взять власть в стране или это был просто эпатаж и пиар?
– Для [продвижения Русской социалистической] партии. Почитайте программу. Я писал там четко и ясно: покупательная способность населения – главное. Где она? Кто про нее говорил? Я – уже тогда. И писал, что минимальная зарплата должна быть у людей правильная, налоги платить – минимум. Если бы я не занимался бизнесом, то, конечно, в политике достиг бы больших результатов. Но заниматься бизнесом и политикой не получается. Конфликт интересов есть – раз, люди это видят все – два, понимаю, что ничего не получится – три.
– В итоге вы свою РСП в качестве добровольного взноса передали в «Единство», будущую «Единую Россию».
– Мы же думали, что так просто все. Почему я партию организовал? Защищаться нужно было. Партию организовал вроде страну защищать, а на самом деле, конечно, себя. 1999 год, выборы закончились, мы не набрали тогда голосов, два человека прошли у нас от РСП, еще 62 человека заняли вторые места. Жалко!
А я же встречался с Борей Березовским перед этим, когда он захотел стать депутатом по моей родной Карачаево-Черкесии. А у меня там был проходной человек, который должен был победить. Уважаемый человек, мелкий взяточник – взяточки незаметные брал, не мог его никто уличить, – атаманы, карачаевцы за него.
Мне Бадри Патаркацишвили [партнер Березовского. – Д.К.] звонил на тему Бори, а я ему говорю по-товарищески: «Ни хрена мы не уступим». Березовский звонит мне сам: «Я крепко стою». Я говорю: «Что значит, крепко стоишь?» Он: «Генеральный прокурор за мной». В итоге за три дня до выборов я узнаю, что мой человек сдаст меня. В итоге он снимется с выборов, Боря проходит.
– Недооценили его, выходит.
– Встречались у него в офисе.
– В доме приемов «ЛогоВАЗа».
– Боря говорит: «Володя, что будем пить? Красное, белое?» Я спрашиваю: «Какое красное?» А он: «Не знаю. А какое нужно пить?» Я говорю: «Chateau Petrus урожая 1982 года». Сидим, разговариваем. Он говорит: «Володя, $20 млн – и твоя партия была бы в Думе». Я пожадничал, дурак, теперь жалею. У него же канал ОРТ был. $20 млн – и партия была бы в Думе. Промахнулся я, с Березовским не познакомился раньше.
Я бы с «Яблоком» и «Единством» договорился, со всеми договорился бы и законы пропихнул. И с коммунистами договорился бы. Я бы всех достал и законы провел правильные. Помню, Зюганову говорю: «Гена, давай отнимать у государства права и отдавать людям. Принцип простой: мы сюда избраны, чтобы у государства забрать права и отдать людям. Оставить государству минимум прав, которые должны быть у него, чтобы мы здесь ничего не боялись. Зачем мы государству все отдали?» – «А зачем забирать? Мы придем к власти опять». Ты понимаешь, у них понятие, что государство должно все права иметь, а мы – ничего. А я другой.
Или, помню, Сосковец, он еще министром цветмета был [Олег Сосковец возглавлял Министерство металлургии СССР в 1991 году. – Д.К.], говорил: «Володя, зачем тебе нужна эта фармацевтика? Наш цветмет, мы металлы такие добываем, никто в мире не добывает столько, столько запасов, они очень дорого стоят, давай организовывать с тобой бизнес». А я: «Нет, я сам». Я же [по знаку зодиака] Стрелец, 23 ноября родился, из Черкесска, колхозник. В Москве бы родился, другую формацию имел бы. Очень важно, где ты родился, с кем повелся, кто тебя учил. Понимаешь, нет? Вот только один Михайло Ломоносов приперся из деревни и хорошее образование получил в Европе. Стал успешным.
– Так вы тоже стали. А образование уже сын ваш за границей получил.
– Да, сейчас он входит в мировую двадцатку лучших игроков в покер. Джекпот – миллион евро, по всему миру ездит, играет. И в вашу страну, говорит, не вернется: здесь права человека не соблюдаются, здесь нет власти закона, здесь высокие налоги. Зачем вы здесь живете, спрашивает. Зачем ему сюда, когда он там все знает, у него первые языки – английский, итальянский, испанский, сейчас японский учит в Японии.
– Чем вы сейчас занимаетесь? Как ваша жизнь строится последние годы?
– Главное правило инвестора какое, знаешь? Инвестируй в себя. Вот я инвестирую в себя. Стараюсь хорошо поспать, а чтобы я хорошо поспал, нужно немного съесть. Надо чем-то позаниматься – или физическими упражнениями, или работой. Занимайся, тогда хорошо поспишь. Хорошо поспишь, хорошо встанешь на левую ногу, не на правую, и все будет хорошо. Самое главное – времяпровождение. Вы, молодые ребята, сейчас можете и пить день, и заниматься сексом день, и спать на камнях. Молодые, здоровые ребята, кипит все. А у меня уже не кипит, как у вас, у меня тлеет, а это ведет к неизбежному. Знаешь, что такое неизбежное?
Источник: Вадемекум, 11.09.2025.
